Смирнова Т. В. Подмосковная усадьба князей Трубецких Ахтырка и «Аленушка» Виктора Васнецова

При упоминании об Ахтырке многим в первую очередь вспоминается картина В.М. Васнецова «Аленушка»,  написанная художником в этом селе. Виктор Васнецов входил в «Абрамцевский художественный кружок», существовавший в соседней усадьбе, которая принадлежала Мамонтовым. Участники Абрамцевского кружка были увлечены крестьянским искусством. Усиленно собирали его образцы, старались возродить народные промыслы, в условиях, когда в России начало стремительно развиваться фабричное производство. Е.Г. Мамонтова организовала в усадьбе школу для деревенских ребят и при ней столярную учебную мастерскую. Там художники и нашли применение своим идеям возрождения народного творчества.

Больше всего этим занимались В.М. Васнецов и Е.Д. Поленова. В мастерской они наладили выпуск резной мебели в русском стиле. Мебель вошла в моду и стала пользоваться спросом у той части интеллигенции, которая была далека как и от настоящего крестьянского искусства, так и от дворянской культуры. Изделия абрамцевской мастерской, темные, тяжеловесные, перегруженные резьбой,  мало функциональные, принимались этими потребителями за настоящее  русское народное искусство[1]. Беда художников была в том, что имея благие намерения, были «страшно далеки они от народа».

То же непонимание духа русского народа демонстрирует и картина «Аленушка». Это мрачное, темное полотно находит и сейчас поклонников в интеллигентских и полуинтеллигентских кругах, тем более что является одним из немногих живописных произведений, известных всем со школьных лет. Виктор Васнецов, как и многие передвижники, находившийся в плену воспетых Некрасовым страданий народных, их и решил представить в живописи. Он выбрал трагический момент сказки и изобразил скорчившуюся девочку с безумным взглядом. Но вспомним финал сказки – благополучный финал: Аленушку вытащили из воды и «одели в нарядное платье», а козленочек вновь превратился в братца Иванушку.  В народной сказке другого и быть не могло.

Народное искусство яркое, красочное, праздничное. Поняли это уже художники следующего поколения. Вспомним полотна Филиппа Малявина – «Вихрь» (1906), Бориса Кустодиева – «Ярмарка» (1906), Абрама Архипова – «Гости» (1915) и др. Понимали это и промышленники, вышедшие в люди из народа. Достаточно посмотреть, насколько отвечали традиционным вкусам крестьян, их вековой привязанности к определенным декоративным мотивам и колориту те ситцы, сатины, головные платки, которые выпускали на многочисленных фабриках в конце XIX – начале XX века.

Так что же связывает «Аленушку» Васнецова с усадьбой Ахтырка? Лишь то, что Васнецов какое-то время снимал жилье в этом селе. Интересовала ли его сама старинная усадьба князей Трубецких, рядом с которой он жил? Со всей определенностью можно ответить отрицательно. Ни великолепная ее архитектура, ни жизнь недавних владельцев – князей Трубецких не интересовали художников Абрамцевского кружка. Усадебные постройки мы видим лишь где-то вдалеке на некоторых пейзажах Виктора и Аполлинария Васнецовых. Да еще порой в поле их зрения попадает  какая-нибудь деревянная ограда, по-видимому, имеющая отношение к усадьбе.

В.А. Серов заявил: «Я хочу, хочу отрадного и буду писать только отрадное»[2]. Он осуществил свое намерение, написав в Абрамцеве «Девочку с персиками» – полотно обозначившее рубеж между тенденциозным передвижничеством и новым искусством. Но и ему дворянская культура была чужда.  В его «Абрамцевских альбомах» мы находим только один рисунок с подписью «Ахтырка. 1879 года», где зарисован фрагмент усадебного дома.

Да что говорить, если никакого впечатления на этих художников не произвели и сохранявшиеся Мамонтовыми интерьеры аксаковских комнат абрамцевского усадебного дома. И стенка врубелевского камина вломилась в стильный интерьер голубой комнаты с мебелью карельской березы.

Это соответствовало общей тенденции. Ведь и сами владельцы Ахтырки  в 1860–1870-х годах не ценили архитектурного ансамбля усадьбы. Исследователем Ахтырки стал замечательный краевед – Дмитрий Сергеевич Ганешин, влюбившийся в нее еще подростком. Впервые он увидел усадьбу осенью 1921 года, когда перед ним и его спутниками открылся прелестный вид огромного пруда, освещенного лучами закатного солнца, парадный двор,  фонтан. «Справа, – вспоминал он, – мы увидели красавицу церковь с белыми колоннами портиков и белым же декором на темно-вишневом фоне основных стен здания, а слева –   большой, широко раскинувший свои крылья главный усадебный дом с торжественным фасадом и куполом над его центральной частью. <…> Все постройки в стиле ампир»[3]. Впечатление было так сильно, что Д.С. Ганешин, выйдя на пенсию, занялся изучением Ахтырки и истории рода ее владельцев князей Трубецких.

Великолепный вид, так поразивший  Д.С. Ганешина, Ахтырка приобрела в 20-е годы XIX века. Произошло это благодаря энергии и хорошему вкусу княгини Натальи Сергеевны Трубецкой, урожденной княжны Мещерской (1775–1852). Один из ее сыновей – Петр Иванович Трубецкой поставил на берегу Вори памятник своей матери[4]. На колонне выбито сочиненное им самим длинное стихотворение, где есть такие строки:

Ты местность эту сотворила,

Храм Божий, воды, дом и сад.

Саму природу победила,

Всему дав стройный, дивный лад.

 

На первое место здесь поставлен храм – непременная принадлежность усадьбы. Возведен он был позже усадебного дома – известно, что освящение состоялось в сентябре 1925 года. В усадьбе уже была деревянная церковь во имя явления Ахтырской иконы Божией Матери. И замена ее каменной произошла после строительства дома.

Авторство Ахтырской церкви и колокольни известно. В ГПБ хранится альбом проектов церквей и колоколен А.С. Кутепова 1829 года издания. В нем есть и тот проект, который выбрала Н.С. Трубецкая. Надо оценить вкус владелицы усадьбы – ее внимание привлек, несомненно, лучший проект. В начале XIX века в России было построено немало храмов в стиле позднего классицизма (ампира), в том числе и в ближайшей округе – Покровский собор в Хотьковском монастыре, Никольская церковь в Озерецком, Преображенская – в Радонеже (Городке) и др. Но как отличается от них ахтырская церковь! Можно взять в руки книгу по древнегреческой архитектуре и, подойдя к  церкви, убедиться, что в ее декоре использованы элементы дорического ордера – триглифы, метопы, гуты, мутулы… А колонны портиков сделаны с канелюрами. Во всем чувствуется рука настоящего мастера, каким и был Кутепов, ученик Жилярди. Надо отметить и то, что увенчанная высоким шпилем колокольня Ахтырской церкви на редкость стройна, в отличие от большинства колоколен XIX века. Конечно, архитектура таких храмов языческая. Но справедливо заметил один из искусствоведов: «… как ни странно, прежде чуждый нам стиль привился и сроднился с реформированной  Россией ближе и дружнее, чем “боярские хоромы”, которые умерли со смертью Алексея Михайловича»[5].

Вслед за «храмом Божиим» в стихах П.И. Трубецкого идут «воды сотворенные». Пруд в Ахтырке образовался благодаря плотине, построенной на речке Воре. Как выглядела тогда эта местность, мы можем судить по литографии 30-х годов XIX века: гладь воды, лодка на ней, пристань и на противоположном берегу великолепный дом.

 Пруды придавали усадьбам особую живописность. Постройки обычно располагали таким образом, чтобы они отражались в воде. В годы расцвета усадьбы ценили пруды чистые. В Садовом словаре XVIII века написано: «...предпочтительно строения должны быть при реках и озерах, хорошую воду имеющих, за неимением которых должно делать пруды <...>. Воздух чистой и здоровой познается по водам, есть ли вода чиста и сладка; буде же мутна и затхла, то воздух густ и вреден»[6].

В поэзии эту мысль выразил владелец усадьбы Мураново Евгений Баратынский:

Я помню ясный чистый пруд

Под сению берез ветвистых…

                                     1835 г. «Есть милая страна…»

Но пруды требуют ухода, как живые существа. Перефразируя известное высказывание Антуана де-Сент-Экзюпери, можно сказать о прудах: мы в ответе за тех, кого сотворили. Вскоре после отмены крепостного права чистить пруды стало некому. Тогда поэты и художники стали поэтизировать пруды заросшие. Мы видим это на пейзажах В. Серова, И. Левитана, В. Поленова и, конечно, на этюде В. Васнецова «Аленушкин пруд».

В стихах П.И. Трубецкого упомянут и дом. Усадебный дом в Ахтырке, выстроенный в стиле ампир, – один из архитектурных шедевров первой четверти XIX века. Ампир – стиль торжественный, стремившийся выразить величие. В Россию он  пришел из наполеоновской Франции, и Россия стала единственной страной, где этот стиль получил распространение и обрел здесь собственный характер, став стилем дворянских усадеб. А.Н. Греч считал, что Ахтырка представляла собой «едва ли ни единственный уцелевший до наших дней /до начала 1920-х годов – Т.С./ ансамбль подмосковной усадьбы, целиком выдержанной в этом стиле»[7].

Мы не можем уверенно назвать автора проекта – документов не сохранилось. Но, несомненно, им был один из лучших мастеров московского классицизма, возможно, сам Доменико Жилярди, отстраивавший Москву после пожара 1812 года. Центральное здание соединено с флигелями открытыми галереями – несвойственное нашему климату решение. На память приходят, пожалуй, только галереи Казанского собора А. Воронихина в Петербурге, впрочем, не имевшие там функционального значения. Стены дома были окрашены в светло-желтый цвет, а колонны и декор – в белый. Великолепный дворец производил впечатление загородной виллы благодаря открытым галереям и открытой  полуротонде садового фасада, что связывало его с окружающей природой.

Но и природа вокруг была преобразована. Сад, упомянутый в стихотворении П.И. Трубецкого, был создан в старом расчищенном лесу. Е.Н. Трубецкой писал: «… глаз, привыкший к стилю, радовался тут на каждом шагу. Мостики, переброшенные через ручьи, с грациозными перилами в березовой коре, круглая одноэтажная беседка “гриб”, двухэтажная беседка “эрмитаж” с мезонином, с дивным видом с лесистого холма на дом, утопающий в зелени на противоположном берегу реки, пристань для лодок в стиле дома. Весь этот огромный сад с вековыми деревьями, березами, липами, тополями, соснами и елями был раскинут по холмам по обоим берегам реки Вори, запруженный и образующей в Ахтырке широкую водную поверхность с островом посередине, куда мы часто ездили на лодке. Всё это было с любовью и удивительным вкусом устроено моей прабабушкой»[8].

Парадному архитектурному стилю усадьбы соответствовал и стиль жизни генерала от кавалерии сенатора Петра Ивановича Трубецкого (1798–1871). Е.Н. Трубецкой  так писал о нем: «Дедушка не только требовал, чтобы все кругом подчинялись стилю, но он и сам ему подчинялся. <…> Раз заведенный порядок повторялся у него изо дня в день, из часа в час. Всё те же часы вставания, всё та же каждодневная прогулка с сидением точно определенного количества минут на названной в его честь княжой скамейке в парке. И никакая погода не была в состоянии изменить этого обязательного для него расписания.

Однажды в холодный осенний дождливый день моя мать сопровождала дедушку во время прогулки. Когда он, по обыкновению, сел на княжую скамейку, она тоже хотела посидеть вместе с ним, но он дрожавшей от холода рукой вынул из кармана часы и, посмотрев на них, сказал:

– Идите, идите, дорогая, домой, я боюсь, что Вы простудитесь, а я должен оставаться еще десять минут на этой скамейке.

И досидел»[9].

«В шестидесятых и семидесятых годах этот стиль уже не гармонировал с окружающим. Вся жизнь перестраивалась заново, вследствие чего симметрия дедушкиного стиля подвергалась постоянным вынужденным нарушениям со стороны. <…> Великолепия старой ахтырской архитектуры мои родители просто не понимали, архитектуру ахтырского дома они систематически портили. И происходило это именно от того, что архитектурный стиль был в данном случае лишь ярким воплощением стиля жизненного. У наших предков – Трубецких, архитектурные линии имели значение господствующее; для нас – значение только подчиненное»[10].

Николай Петрович Трубецкой, последний из Трубецких, владевших Ахтыркой, был увлечен музыкальной жизнью Москвы. И свою энергию, и средства тратил он на организацию Московского отделения Русского музыкального общества и на создание Консерватории. «Все наше детство, – писал его сын Е.Н. Трубецкой, протекло под впечатлением ухода Папа в музыку – в буквальном смысле слова»[11]. Это увлечение и семейные обстоятельства привели к тому, что в 1879 г. Ахтырку пришлось продать.

Должно было пройти время, чтобы в обществе изменилось отношение к усадебной культуре. Понимание ее ценности возникло только в самом конце XIX – начале XX  века. В этом велики заслуги С.П. Дягилева, редактора, а потом издателя  журнала «Мир искусства» (1898–1904) и барона Н.Н. Врангеля, который публиковал многочисленные статьи в журнале «Старые годы»  (1907–1916). Эти издания возбуждали в обществе интерес к старине. Н.Н. Врангель обращался во все концы России с просьбой сообщать об интересных и малоизвестных памятниках культуры прошлого, ездил и сам по провинциальным городам и усадьбам, разыскивая произведения искусства. С горечью писал он о том, что помещичьи дома, парки, усадебные постройки в большинстве своем пребывают в грустном запустении. Исчезала «милая, ласковая и дорогая поэзия помещичьего быта»[12].

Так что не надо думать, будто усадьбы погибли в результате революции 17-го года. Процесс угасания дворянской культуры начался намного раньше. Век русской усадьбы был недолог. Дворяне смогли заняться устройством своих поместий только после указа Петра III о вольности дворянства (1762 г.), когда военная служба для них перестала быть обязательной. А уже через сто лет, с отменой крепостного права, начался упадок дворянской культуры. Усадьбы попадали в руки купцов и промышленников.

Но уходящая поэзия усадебной жизни в начале XX века оказалась близка нескольким русским художникам. Неизбежность ее гибели особенно чувствуется в картинах Виктора Борисова-Мусатова («Гобелен»,  «Призраки» и др.), навеянных саратовской усадьбой князей Прозоровских-Голицыных Зубриловка. Сквозь дымку времени художник видит милое прошлое, безвозвратно ушедшее, оставшееся только в мечтах.

А мажорные солнечные пейзажи Сергея Виноградова как будто убеждают нас, что никакого увядания усадьбы нет. В его картинах нет грусти о прошлом, характерной для Борисова-Мусатова. Виноградов видит еще сохранившуюся красоту усадьбы. И, глядя на его пейзажи  «Усадьба», «Сад» и другие, так хочется верить, что эта красота нетленна.

Станислав Жуковский, поселившись в одном из уже пустовавших усадебных домов Тверской губернии, сумел, как никто, передать неповторимый уют и теплоту старинных интерьеров деревянного дворянского дома («Поэзия старого дворянского дома», «Радостный май» и другие).

А что же сталось с Ахтыркой? Судьба была к ней сначала весьма благосклонна. Вскоре после продажи, ее владельцем стал Сергей Иванович Матвеев, человек широко образованный, ученый, занимавшийся цветоводством. Флигели усадебного дома он сдавал под дачи. И в конце XIX – начале XX века среди дачников оказалась семья Николая Алексеевича Абрикосова. Н.А. Абрикосов (1850–1935) был внуком крепостного и сыном «шоколадного и конфетного короля». Входил в число владельцев и директоров известнейшего «Товарищества А.И. Абрикосова Сыновей», но интереса к кондитерскому производству у него не было. Получивший университетское образование, он занимался наукой. Вместе с братом издавал журнал «Вопросы философии и психологии», где, в частности, публиковали свои статьи братья С.Н. и Е.Н. Трубецкие.

У Абрикосовых часто гостил В.В. Кандинский (1866–1944), родственник жены Николая Алексеевича[13]. Впоследствии этот художник приобрел всемирную известность как один из основоположников абстракционизма. А в ту пору он делал рекламные плакаты для Товарищества Абрикосовых и писал пейзажи. Из ахтырских особенно интересен этюд «Красная церковь». Известно, что красный – любимый цвет русского народа. Должно быть, не прошло для художника бесследно увлечение народным искусством: участие в  студенческом кружке любителей естествознания, антропологии и этнографии и экспедиция в северные районы Вологодской губернии. Туда он отправился из Ахтырки летом 1889 г. Впоследствии Кандинский старался объяснить словами, какие ощущения вызывают у него разные оттенки красного цвета, хотя и признавал, что «вызывающиеся красочными тонами тонкие бестелесные душевные вибрации не определяются словами».

В этюде ахтырской церкви мы видим резкое сопоставление локальных красных, зеленых и синих пятен. В этой работе он наиболее близок к Анри Матиссу. Его живопись потрясла Кандинского. Но, когда был написан этюд, не ясно. Исследователи называют разные даты, тем более что Кандинский бывал в  Ахтырке несколько раз. Известно только, что художник  увидел полотна Матисса во время своего приезда в Париж в 1906–1907 гг.

А облик великолепной ахтырской усадьбы мы можем представить себе не благодаря художникам, а благодаря тому, что просвещенные Абрикосовы, понимая ее ценность, заказали фирме Люмьер и К^о фотографии и даже, что было редкостью в то время, цветные слайды Ахтырки.

Дом сгорел в 1922 году, сохранилась только церковь. Она реставрирована и является действующей. К сожалению, интерьер претерпел полное искажение. Пострадала и окружающая природа: нет ни пруда, ни парка, а полуразвалившиеся сараи подступили к северной стене храма.  И все-таки стоит приехать в Ахтырку. Уцелевшая церковь даст возможность почувствовать все величие погибшего архитектурно-природного ансамбля подмосковной усадьбы князей Трубецких.